По заданию Esquire репортер Макс Щербаков провел ночь и день с журналистами Hromadske.TV.
Время мрачных чудес. На небольшом отрезке улицы Грушевского в режиме реального времени разыгрываются фрагменты книги Виктора Пелевина, той, где над руинами Уркаинского Уркаганата парит офшар Биг-Биза. В жирном, подсвеченном багровыми сполохами дыму летают коктейли с зажигательной смесью, булыжники, гранаты и бегают стримеры — прототипы пелевинских беспилотных кинокамер, снимающих «снафф».
Адская баня. Когда-то я уже был в такой, в высокотехнологичном спа в Абу-Даби. В тот раз я, растопырив руки, шел сквозь молочно-белое ничто, нашаривая стены. Сейчас, когда ледяная струя водомета сдетонировала в пылающей груде покрышек облаком свирепого водяного пара, пепла и дыма, тоже хочется нашарить стену. Или плечо. Борт автобуса. Столб. Что-нибудь реальное, вещное. Я знаю, что шагах в пяти стоит Дмитрий Гнап, стример с «Громадського ТВ». Или стоял. Я знаю, что справа — покореженный, выгоревший остов грузовика, а слева — скелет автобуса. Сквозь его черное заиндевевшее чрево репортеры и повстанцы выбираются на условную «линию огня». За спиной щетинятся людскими силуэтами баррикады. Я знаю, что под ногами — грязь, состоящая из талого снега, земли,
пепла и спутанных колец металлических кордов, что остаются после прогоревших покрышек. Я все это знаю, но это не важно. Адская баня. Нулевая видимость. Ватная тишина. Медленно нарастающая паника.
Надо куда-то в сторону, но я стою на месте. Дезориентация, знакомая Богу в первый день Творения. Я жду. Вот сейчас они побегут. Те или эти. Одномоментно забывшие how fragile we are. В любом случае меня, неповоротливого в защитной кольчуге-«черепашке», с ногами, обмотанными старыми номерами глянцевых журналов, сметут, затопчут, пришибут. Разрываю оцепенение хриплым безадресным матом — и мир выныривает из небытия. Все-таки вначале должно быть слово. Сзади уже напирают защитники баррикад со свежими покрышками. Продвигаюсь вперед и натыкаюсь на Гнапа. Он все там же, невозмутимо «стримит» смартфоном сквозь обглоданный пламенем скелет лайтбокса.
Дима машет рукой, мол, пора выбираться. Его смена «в поле» давно закончилась, но для меня он сделал еще один показательный подход. Неуклюже поскальзываясь на грязном льду, мы идем к автобусу. Огневой рубеж за спиной, подогретый «коктейлями Грушевского», распускает багровые цветы. Оглядываюсь: на фоне бурлящего пламени движется фигура человека в пальто, противогазе и ушанке -порождение ночных кошмаров и постапокалиптической фантастики. Делаю навскидку несколько кадров и ныряю в портал автобуса, ведущего во внешний мир.
Второй час ночи. Покрытые льдом, пропахшие дымом, мы идем в сторону Крещатика. По дороге Гнап делится спецификой работы. Проявляю чудеса наблюдательности, заметив, что на нем та самая куртка, в которой он впервые серьезно отхватил от титушек в Мариинском парке в конце ноября прошлого года. В химчистку отдавать уже нет смысла — на ней и кровь, и копоть, и другие побочные продукты полураспада нынешней власти.
Для справки, Дмитрий Гнап — один из известных украинских журналистов-инвести-гейторов, расследователей. Стримы, по его словам, работа не характерная, но и не специфическая.
— Посмотри на youtube мой сюжет об охотничьих угодьях Яну-ковича в Сухолучье, — советует он, — вот там было сложно.
Сейчас в редакции «Громадського» часто не хватает рук, поэтому все подменяют друг друга. Тяну время, задавая новые вопросы, хотя понимаю, что Дима спешит в студию. Но мне еще дожидаться «ночной смены» с Богданом Кутеповым.
Во время короткой прогулки к метро я успеваю узнать кое-что о «Громадськом». По меткому определению Гнапа, это телевидение без суфлера, гримера и даже без принтера. Экспериментальный стартап, чье появление случайно совпало с эскалацией протестного движения в Украине. Ядро проекта — опытные телевизионщики, прошедшие все этапы телепроизводства на различных украинских каналах. Люди непростые, они постоянно находятся в состоянии творческих споров, но отлично понимают, что вместе способны сделать гораздо больше, чем порознь.
Меня еще немного потряхивает от холода и адреналина, но Гнап совершенно спокоен. Спрашиваю его о «болезни парашютистов», на что Дима отвечает, что от адреналиновой зависимости есть хорошее лекарство — профессиональный опыт.
— Мы ведь в проект не с улицы пришли в погоне за сенсациями и горячими кадрами, — объясняет он. — Мы делаем независимое ТВ, и когда все успокоится, вернемся к обычным новостям. Работы дофига: в БТИ по-прежнему будут брать взятки, рейдеры будут захватывать магазины и предприятия, министры будут плести интриги.
— А если совсем победим? — задаю я наивный вопрос.
— Все равно. Уже сейчас можно предсказать, кто придет к власти вместо Януковича. Нынешняя оппозиция отличается от него только степенью беспредельности. Они тоже любят кумовство, коррупционные схемы и не упустят возможность запустить руку в госбюджет. Изменится разве что уровень криминала в политике и жизни общества. Я был на конференции журналистов-расследователей в Бразилии, познакомился там с норвежскими инвестигейторами. Так они говорят, что в Норвегии до хрена работы, столько коррупционеров.
Недавно, мол, государственная нефтяная компания вложила деньги в китайский инвестиционный фонд вместо канадского, как планировалось. У канадцев ставка на полпроцента выше. Возможно, имел место «откат». Полпроцента, понимаешь? Для Украины это мелочь, у нас при распиле процентов шестьдесят-семьдесят должно осесть в карманах. Но норвежцам и полпроцента достаточно, чтобы начать «копать». Пока будут люди, которым есть что скрывать, будет и независимая журналистика. Как минимум еще лет сто мы работой обеспечены.
— Есть зона безопасности, дальше которой ты не пойдешь?
— Я всегда себя ставлю на место зрителя: если бы я сидел на диване, что бы мне было интереснее посмотреть? Поэтому иду туда, где все пылает, где потасовка, бурлящая активность. В самое пекло. Естественно, в рамках здравого смысла. Если начнут стрелять из автоматов, под пули лезть не буду. Предел допустимого риска есть. Но пока ты не видишь явной смертельной опасности, ты идешь и работаешь.
Если уж лед и пламя причудливым образом смогли ужиться в русле агонизирующей улицы Грушевского, то удивлен ли я тому, что на «Громадськом» уживаются настолько разные журналисты-стримеры, как Гнап и Кутепов. Первый — обстоятельный, ироничный, спокойный, второй -фонтанирующая энергией петарда с замысловатой траекторией. На Богдане Кутепове — оранжевая жилетка прессы, на голове — легкий велосипедный шлем, глаза прикрыты велосипедными очками.
— Броник есть в машине, но когда спокойно, я его не надеваю, -объясняет Кутепов по дороге к баррикадам.
Пока я провожал Гнапа, рельеф лабиринтов на Грушевского изменился. Мы пробираемся на передовую уже другими путями. Несмотря на яркую оранжевую накидку, я то и дело теряю Кутепова из виду. Только что он был здесь — и вот уже метров на сто правее, спорит с защитником баррикад о том, демаскирует ли онлайн-трансляция укрепленные позиции Майдана для противника. А вот он уже у меня за спиной, жмет руку парнишке, подбежавшему к нему со словами: «Ты Бодя? Моя мама просила передать, что ты классный!» Журналист мчится дальше, держа айпад двумя руками над головой, и отовсюду вслед ему несется: «Смотрите, Кутепов! Бодя, привет! Эй, вы видели!»
— Здесь я звезда, — говорит Богдан, — а за пределами Майдана меня мало кто узнает. Хотя вчера узнал мой ЛОР.
Шоумен по натуре, тут он явно в своей стихии. Отсюда легкая бравада перед лицом нацеленных с той стороны стволов и знаменитое уже «фристайло» на баяне перед мрачной шеренгой «Беркута».
— Ну что, пробежимся по краю? — спрашивает Кутепов.
И мы бежим, лавируя между прикрытыми щитами ультрас, которые подтаскивают в затухающее пламя новые покрышки. Ультрас сопровождает экипированный не хуже спецназовца оператор со стэдикамом.
— Видел этого бесстрашного чувака? Это оператор из «Вави-лон’13», снимает новую короткометражку. Хотел бы я быть на его месте. Я простримил — и все, а то, что он делает, уже искусство.
Кутепов подбегает к оператору, и они, не отходя в укрытие, о чем-то беседуют, по-пацански рисуясь, как легендарные фотографы-камикадзе из Bang-Bang Club. Я могу их понять: здесь, среди пуль и шипящих фейерверков, и вправду не страшно. Как-то не верится, что тебя могут убить, когда неподалеку разгуливают волонтеры с чаем и печеньем, а сухонькая старушка раздает «хлопцам» химические стельки и грелки для рук.
Возвращаясь к баррикадам, Богдан вдруг сбивается с шага и с криком «твою-мать-твою-мать!» хватается за лицо. На правой скуле краснеет ссадина — то ли от резиновой пули, то ли просто осколок чего-то, взорвавшегося в бушующем огне.
— Как молотком по голове, -негодует он. — А недавно прямо в планшет пуля прилетела. Даже след остался, а планшет ничего, работает. Пробежимся еще раз?
Четвертый час ночи. Пора возвращаться в студию.
Кутепов болтает без умолку. То восторгается локацией, в которой происходит противостояние. То сетует, что никто не хочет поставить на крышу операторский кран, чтобы снять «кадры века». То делится идеей инфографики на основе президентских маршрутов с учетом перекрытого центра. То жалуется на севший голос и постоянный насморк. Сбоку подкатывает небритый парень и начинает клянчить телефон Скрыпина. Кутепов терпеливо выслушивает, телефона не дает, но обещает передать суть вопроса лично.
В районе Лавры, по пути в студию, засекаем подозрительный автобус с наглухо зашторенными окнами.
— Есть инфа, что в хозяйственных помещениях монастыря теперь квартируют титушки, — делится Кутепов и предлагает проверить.
У центрального входа в Лавру действительно толпа, но это вроде бы всего лишь паломники с иконами и хоругвями. Уже на парковке «Громадського» признаюсь Богдану, что на ночных улицах Киева сейчас гораздо страшнее, чем в огненном аду Грушевского.
Яне выдержал и ушел оттуда, чтобы не лупануть его случайно! -в сердцах бросает Кутепов, залетая в соседнюю со студией комнату с эфира, на котором идет злосчастная беседа с главредом «Эха Москвы» Алексеем Бенедиктовым.
Чуть позже на Бенедиктове «срубится» Анастасия Станко, которую на поле брани заменит Мустафа Найем. А потом в эфир с мобильного ворвется Роман Скрыпин с вопросом о деньгах Газпрома.
Разделение команды проекта на либеральное и радикальное крыло очевидно. Ко второму, безусловно, относится Скрыпин с его средним пальцем по скайпу в адрес регионала Олейника и тот же Кутепов, который ежедневно в прямом эфире скручивает дулю для министра юстиции Елены Лукаш, назвавшей журналистов «Громадського» иностранными агентами. Несмотря на ребячество, в этом есть привлекательная лихость, напоминающая поведение героев пиратской радиостанции из британской комедии «Рок-волна». Звезды-одиночки, не всегда умеющие обуздать свое эго, на глазах у зрителей притираются друг к другу, подавляя амбиции ради общего дела.
— Всем известно, что Венедиктов — тролль восьмидесятого уровня, — подает голос редактор из дальнего угла.
Кутепов уезжает домой, собираться в Харьков к Кернесу, за стеной Венедиктов упражняется в софистике, а мы с журналистом-международником Натальей Гуменюк продолжаем прерванный разговор о «Громадськом».
Идея создать независимое, неподконтрольное какой-либо цензуре общественное телевидение давно витала в воздухе. И журналисты, и аудитория устали от гламура, постановок и заказухи. В конце концов это случилось: критическая масса профессиональных акул пера, увлеченных одной, отчасти мессианской, задачей, сдвинула дело с мертвой точки. Десяток доверяющих друг другу журналистов, включая Скрыпина, Гнапа, Найема, Винтонива, Станко и Гуменюк, организовали программный совет и приступили к обсуждению амбициозного экспериментального проекта цифровых СМИ. Главное, о чем спрашивали на презентации концепта «Громадського», — это вопрос финансирования. Метод краудфандинга раскритиковали сразу: посчитали, что украинцы не готовы выступить «донорами», учитывая, что ядром целевой аудитории были всего четыре процента населения страны, так называемый креативный класс.
Благодаря американскому и европейскому грантам закупили минимально необходимую технику и сняли студию. Составили стратегический план развития проекта, краткосрочный — на год, и долгосрочный — на пятилетку. За год предполагали выйти на ежедневный формат вещания, но политические события внесли свои коррективы. Решив приурочить пробный запуск студии к началу Вильнюсского саммита, журналисты «Громадського ТВ» вышли в эфир — и больше из него не выходили, за сутки проскочив годичную стадию развития.
— А ведь мы всерьез сомневались в том, сможем ли сделать три часа качественного эфира, — вспоминает Гуменюк.
— Венедиктов сейчас всех перещелкает. Ребята уже «поплыли», -в наше закулисье заходит редактор Антон, который отвечает за подготовку и формирование эфирной сетки и приглашение гостей. — К таким гостям надо либо тщательно готовиться, либо не позволять им втянуть ведущих в трясину.
Алексей Венедиктов на «Громадськом» появился неожиданно, заменив не приехавшего на эфир Петра Порошенко.
— Попросите его спеть «Поворот», все-таки он родственник Макаревича, — даю я дурацкий совет, и мы продолжаем.
Эфиры «Громадського» успешны еще и потому, что за каждым журналистом подтянулся уже сформировавшийся пул спикеров: от политиков и общественных деятелей до музыкантов, писателей и просто тех, чье мнение может быть интересным.
— Например, в Бразилии есть коллектив независимых уличных журналистов, которые называют себя медианиндзями, — рассказывает Гуменюк. — Их стримы с акций протеста похожи на наши. Но у ребят нет того «доступа к телу», который есть у нас, поэтому они всего лишь талантливые любители. Если взять похожие проекты в Украине, то выяснится, что Espresso TV — это канал партийной оппозиции, сцены Майдана, «Спільно ТВ» — канал гражданских активистов. Да, мы тоже отчасти «майданное телевидение», но майдана не географического, а в более широком смысле, с недоверием к оппозиции, с высоким уровнем дискуссии, с критикой. Мы — телевидение активной части гражданского общества, вот наша точка координат.
Словно в ответ на «высокий уровень дискуссии», из студии выходит непрошибаемый Венедиктов. Следом за ним выбегает Мустафа Найем. Они о чем-то переговариваются, Венедиктов надменно фыркает, Найем улыбается. Человек-эпоха покидает «Громадське» непобежденным. Студия быстро пустеет. На ночное дежурство заступает звукорежиссер Олег Бондаренко, в свободное от революции время изучающий технологии психоакустического воздействия. Бондаренко утверждает, что легко может заставить всех в студии пуститься в пляс или впасть в депрессию одной только силой звука. Я задаю последние вопросы:
— Не станет ли окончание революции заодно и финалом «Громадського»? Что вы будете делать в мирное время?
— Не думайте, что нас «склеивает» только Евромайдан, — говорит Наталья Гуменюк. — Пятилетний стратегический план вообще-то не предполагал какого-либо обострения политической ситуации. И когда все закончится, мы наконец-то приступим к его осуществлению. Будут расследования, программы об образовании, о реформах в разных сферах, о культуре, о музыке — не зацикливаясь только на «Океане Эльзы» и Андруховиче. Мы хотим показать регионы, показать, чем на самом деле живет Украина.
— Работая в «горячей точке», сложно ли удержаться от того, чтобы бросить микрофон и примкнуть к протестующим?
— Во время попытки ночного штурма баррикады на Институтской я была дома и страшно мучилась проблемой выбора: помчаться туда, как гражданин, или лечь спать, понимая, что мои коллеги, ведущие сейчас съемку, к утру устанут. И кому-то надо будет их заменить. Нелегко было заставить себя уснуть в самый разгар конфликта, но мне удалось. Просто нужно решить, где твой вклад в общее дело будет более весомым: на баррикаде Майдана или в студии. Как гражданин, я понимаю, что сейчас не имею права на эмоции. Я обязана быть журналистом.
